Великое потрясение империи: как извлечь уроки истории и уйти от ложных стереотипов
-
Интервью
В марте 2021 года на канале «Россия 24» состоялся показ многосерийного фильма «Гибель империи. Российский урок», авторство которого принадлежит Митрополиту Тихону (в миру Георгий Александрович Шевкунов). В это период в печатных средствах массовой инфомации и интернет-сообществах разгорелась широкая общественная дискуссия о переосмыслении событий Февральского переворота 1917 года в социально-политической истории нашей страны
Обсудить причины и сущность политических трансформаций мы решили и с земляками-белгородцами. Ранее состоялись обсуждения с членом Союза писателей России Андреем Юдиным, начальником управления по делам архивов Белгородской области Павлом Субботиным, кандидатом исторических наук, профессором НИУ «БелГУ» Иваном Шатохиным.
На минувшей неделе гостем нашей студии стал Павел Ольхов, доктор философских наук, профессор кафедры философии и теологии НИУ «БелГУ».
— Павел Анатольевич, просмотр фильма «Гибель империи. Российский урок» меня, признаться, совершенно измучил, опустошил просто. Российская держава еще в начале ХХ в. переживала всесторонний подъем. Экономика в 1913 году в мировом промышленном производстве занимала четвёртое место после США, Германии, Великобритании. Активно происходило развитие науки, готовились и начинали реализовываться новые образовательные проекты, появились рабочие профсоюзы. И вдруг – стремительное погружение в хаос. Мировая война, экономический, политический и социальный кризис в стране. Разруха, нищета… И вместо государственной консолидации, которая как будто напрашивалась сама собою, – государственный переворот 2 марта 1971 года. А во главе этого переворота оказались весьма образованные, просвещенные либеральные лидеры России. Митрополит Тихон называет это поразительным трагическим событием: интеллектуалы против истории, за гибель Российской империи. Можем ли поразмыслить над тем, как стало возможным это предательство интеллектуалов?
— Империи гибнут по‑разному, но повсюду грозным, часто бесповоротным началом их гибели становится нравственно-религиозная смута. Какие бы успехи не демонстрировала экономика, какой бы бессмысленной, или ошибочной, стратегически несвоевременной ни казалась кому‑то со стороны гибель мировой державы, гибель эта все же неизбежна, если замутнены или оспорены те несомненные основы веры, на которых незримым образом держится общественная и, в том числе, государственная жизнь. Первая мировая война стала эпохой массового помутения веры в достоинство империи, всей российской державной жизни. Война нетерпелива: люди живут мгновение; жизнь сосредотачивается в быстром «здесь и теперь». И чем масштабнее война, тем скорее недостоверным становится привычное. Гибнут большие теории, привычные, традиционные практики веры; в обстановке всеобщей смертоносной военной игры кажется возможным во всем и повсюду начать с самого начала и – верх берут религиозные экстремисты. В гибнущей Российской империи этот экстремизм дал себя знать в интенсивном кумиротворении – развившейся вере в революционные идеи и саму революцию как некоторую «идею идей». Участие в этом кумиротворении приняли и некоторые воинственные, горячие головы из числа русской интеллигенции. Я бы не стал называть это предательством, – скорее, трагическим заблуждением весьма просвещенных и, вместе с тем, разгоряченных, как бы религиозно обнадеженных просвещением людей. Любой образованный человек прекрасно осведомлен насчет того, как кроваво, смертоносно исторические общества могут расплачиваться за революцию. Но иногда воинственность, жизненное нетерпение и самая вера в кумира оказываются сильнее образованности. И только крушение кумиров трезвит человека, одержимого идеей революции… Знаете, об этом есть серьезные размышления крупного русского мыслителя, свидетеля той эпохи Семена Людвиговича Франка. Он так и назвал одну из своих работ – «Крушение кумиров». Работа была написана в начале 20-х годов ХХ века – уже тогда было ясно, как отчаянно, именно религиозно ошиблась та часть русской интеллигенции, которая поддержала или даже возглавила тот антиимперский мятеж…
— Митрополит Тихон вспоминает одну фразу современного нам историка, который, указывая на тогдашнюю либеральную элиту, получившую власть, сказал: «Да порулить они хотели». Это просто пугает…
— Это ирония, конечно, горькая ирония историка. Если бы так просты, однолинейны были образованнейшие и разносторонне воспитанные лидеры Февраля! Гибель империи знаменовала собой религиозную гибель русской культуры, всей русской цивилизации. Гибла, по слову Марины Цветаевой, «уходящая раса», и каждый из активных участников трагического процесса переживал эту гибель в меру своей фактической религиозной растерянности. Кто‑то нравственно ожесточался и опускался, конечно, но так вот по‑мальчишески желать «порулить»… Нет-нет, не принимайте иронию за чистую историческую истину. Те лидеры были вполне одержимы антимонархизмом, идеологией революции и т. д.; не было только вот ясного понимания того, как эта одержимость может быть применена.
— Митрополит Тихон в своём фильме читает стихотворение Максимилиана Волошина: «Они горели только об одном: / Скорей построить новые машины / И вновь начать такую же войну. / Так кончилась предбредовая схватка, / Но в этой бойне не уразумели, / Не выучились люди ничему»…
— Вот том то и дело, что говоря о «них», «не уразумевших», «не выучившихся», М. Волошин свидетельствует и о себе – как о том, кто нравственно и религиозно ошибся в своем «горении». У И.А. Бунина в «Окаянных днях» есть небольшое воспоминание о Волошине, который говорил ему, какой «кристальный человек» встретился в первые месяцы революции, – когда толпа устраивала уличные хаотические самосуды, осуждала на смерть неугодных или подозрительных встречных. «Кристальный человек» был, напротив, только идейно беспощаден к врагам революции, искренне верен идее революции, которая требовала массовых человеческих жертв. Бунин негодовал. Между тем, этот момент искренней веры «кристальных людей» важно понять правильно. Люди не живут безыдейно; так могут жить только самые непритязательные и маломыслящие. В самой верности идее нет ничего плохого, если она подчинена чему‑то иному, императиву свободной жизни, если уразумеваются ее познавательные пределы. Скажем, идея империи, или, иначе, правильно устроенной монархии, в России была ценной идеей, упорядочивавшей, но отнюдь не тотально подавлявшей собою полноту человеческого существования. Монархическая идея предполагала и служение самого государя высшим жизненным смыслам. Когда же другая, революционная идея возвысилась над всем, стала чем‑то сверхценным – слепо-религиозным, абсолютным императивом всей жизни, тогда произошла катастрофа. Во имя идеи революции обесценивалась вся реальная жизнь – обесценивалась и империя, которая была внутренним, ценностно-практическим условием российского политического порядка. Империя существовала до тех пор, пока люди в неё верили как в жизненно достойную идею, религиозно открытую, нравственно мерную. Когда эта вера была атакована верой в кумира революции и не выдержала атаки – она перестала существовать. Началась трагедия новой веры в самодостаточную идею революции, для которой ничего и никого оказалось не жаль.
— Как вы думаете, почему именно сейчас, после прошествия уже более века, актуален этот фильм? Мы обращаемся к событиям Февральского переворота, анализируем их и пытаемся переосмыслить?
— Потому что призрак той кумиротворящей веры до сих пор витает и грозит обществу; он жив постольку, поскольку склонность людей доверяться идеям-кумирам никуда не пропала, и это не так просто и безобидно, как может показаться на первый взгляд.
— На одной из своих встреч с широкой аудиторией митрополит Тихон говорил об искажениях истории, которые допускаются в разных популярных изданиях. Совсем недавно президент России В.В. Путин в своем послании сказал, что некоторые школьные учебники истории написаны «как будто не про нас», и поручил осуществить проверку текстов этих учебников. А что делать людям уже взрослым, обращающимся к нашему трудному, трагическому прошлому? Так, чтобы не попасть в ловушку фальсификаций?
— Учебники истории редко бывают совершенны: никакой автор учебника не может писать отрешенно от той истории, которую застает сам, или частью которой он является. Именно поэтому школьные учебники нуждаются в систематическом пересмотре. Для людей же основательных учебники малопригодны; для них оказывается важным обращение к источникам – работа с теми книгами, в которых критически дотошно и обстоятельно представлены документы истории. Помню, когда в конце 70-х годов я знакомился с историей Октябрьской революции, следуя документально обстоятельнейшему труду академика И.И. Минца, с большим удивлением узнал то, что обходили молчанием школьные учебники и мифологизировали популярные детские книги. Помните, как о штурме Зимнего писал детский поэт: «Бежит матрос, бежит солдат, стреляют на ходу…»? Ничего этого не было или почти не было. Не было огромной толпы людей, которая бежит, карабкается на ворота арки Генерального штаба, массово побеждает дрогнувших врагов и т. д. Была условная защита Зимнего дворца, был женский батальон, который разбегался, не дожидаясь особого приглашения. При очень условном штурме была совсем немного сопротивления и почти никто не погиб… Урок И.И. Минца был таков: любому учебнику ответственный историк предпочитает исторические документы. Учебник – вещь вторичная, схематическая. Если мы не хотим создавать новых кумиров – идей уже авторов исторических учебников, нужно учиться читать документы, сопоставлять разные, иногда контрастные интерпретации, смотреть на них с разных точек зрения, вырабатывая и упрочивая свою. Вникая в документы, можно основательнее понять, что именно происходило во времена революции. Фильм, о котором мы говорим, только предваряет встречу с документами истории; он ничуть не исчерпывает полноту событий. Сам митрополит Тихон признаётся, что он не историк, и это важно. В фильме запечатлены эмоционально-смысловые особенности восприятия революции и ее истории современным ее умным читателем, некогда журналистом и ныне высокопоставленным священнослужителем, который заглянул в страшные, документальные глубины веры в революционную идею и ужаснулся увиденному. Если мы хотим серьёзно вникнуть в то время, всерьез понять гибель империи, нельзя не последовать примеру, который подает митрополит.
— С какими современными событиями можно провести параллели в этом фильме?
— Меня как историка все же тянет в прошлое. Мне легче сказать, что происходило во времена Великой французской революции такого, что сравнимо с историей российской революции, долгое время называемой Великой Октябрьской, или говорить о Славной революции эпохи О. Кромвеля. Насчет современности именно исторически я говорить остерегаюсь; всё слишком «горячо». Мы живём в стремительно меняющемся и малоблагополучном мире, в котором, кажется, происходит много исторически труднообъяснимых или ошибочных событий. Но говорить познавательно строго о современном мире я не готов, всё‑таки я не политолог. Поговорим об этом исторически хотя бы лет семьдесят-восемьдесят спустя…
Беседовала Елена Ховхун