Кто поможет подростку?

Деятельность «Скорой Молодежной Помощи» в последние годы заслужила интерес и высокую оценку на самых разных уровнях. Наш собеседник — председатель общественной организации «Скорая Молодежная Помощь» Антон Андросов.

Помощь в первую очередь – это помощь специалистов. Скажите, пожалуйста, какие специалисты у вас работают, какие люди находятся на том конце телефонного провода?

 Очень часто ребенку, подростку нужен друг, то есть необязательно быть психологом, чтобы спросить «как сегодня прошел день», «какую музыку слушаешь», «что это у тебя там депрессивное появилось на стене» и так далее. Зачастую как раз таким детям нужен собеседник, и мы этими собеседниками становимся. Если мы видим, что это сложный случай, когда ребенок может совершить какую‑то страшную ошибку, мы его передаем профессиональным экспертам — суицидологам. Если мы видим, что это только начинается: у человека нет друзей, из‑за этого у него депрессивный фон появляется, то тогда мы просто вступаем в общение, общаемся и по возможности приглашаем к себе. У нас в организации уже есть ребята, у которых были попытки суицида, и сейчас они абсолютно забыли про это, и более того, они сейчас помогают нам работать. Они находят новых друзей, новые занятия, находят место, куда можно приходить и где можно себя чем‑то нагрузить, где можно себя чем‑то развлечь, и плюс приносить пользу.

Получается, что вы сами ищете тех ребят через соцсети, мониторите какие‑то записи в личных аккаунтах?

Да, по большей части мы находим их сами, то есть мы знаем какие‑то группы, так называемые группы смерти. Анна Кузнецова, уполномоченный при президенте по правам ребенка, рапортовала о том, что когда был этот всплеск групп смерти, это был 2016 и 2017 годы, то практически в два раза увеличилось количество подростковых суицидов у нас в стране. У нас 26 тысяч человек в год кончает жизнь самоубийством, это только официальная статистика, неофициально — это нечаянно утонул, нечаянно упал, ударило током и так далее. Мы понимаем, что большой процент и тех, кто пропал, то есть, возможно и скорее всего, там есть процент суицидов. В это время мы провели большое расследование, которое передали уполномоченным по правам ребенка, там расследование на 160 страницах, мы показали механизм, как доводят в Интернете, кто доводит, как находят. Благодаря политической воле, одного из главных организаторов арестовали и буквально за два месяца, пока он был под арестом, выходит закон о том, что пропаганда суицида у нас теперь наказуема. Если на момент, когда мы начинали расследование, было более 100 так называемых групп смерти, то на момент, когда мы закончили его, это прошел где‑то месяц — два, было больше 3000.

Когда Анна Кузнецова познакомила нас с генеральным директором mail.ru, у нас была с ним встреча и после этой встречи за нашей организацией закрепили сотрудника. Мы ему сбрасываем группы и он эти группы блокирует, то есть он уже знает, что мы сбрасываем группы, которые пропагандируют либо где доводят до суицида. Появилась кнопка «пожаловаться на суицидальный контент», то есть если раньше можно было пожаловаться, например, на детскую порнографию, экстремизм, то теперь появилась кнопка еще и такая. Те хештеги, которые мы передали, зачистили, и теперь, когда вы вводите определенные хештеги, у вас запись удаляется, если вы снова какой‑то текст пишите, вашу страницу блокирует на время. Это сотрудничество до сих пор у нас продолжается, то есть за все время мы закрыли более 700 – 800 групп, которые подталкивали к суициду, это только через mail.ru.

То есть у вас больше системная работа, чем адресная, получается?

Есть волонтеры — родители, социальные педагоги и психологи, который изъявили желание нам помогать. И в этой группе у нас четыре темы.

То же самое по каждому пункту, то есть если это советчик по суициду, вступаем в переписку, доказываем то, что он действительно доводит до суицида, и отправляем в следственный комитет, в прокуратуру заявления. В группах сначала мониторим детей, которые там находятся. Потому что если просто закрыть группу, мы потеряем этих детей, они перейдут в другую группу. То есть мы сначала просмотрим всех участников, и только потом группу отправляем на блокировку.

«Скорая Молодежная Помощь» работает не только в Белгороде? 

Да, у нас отделения в Самарской и Орловской областях. Раньше было еще больше, но так как мы общественная организация и у нас нет финансирования, нам сложно с грантами, какие‑то мы берем маленькие, но этого не хватает на то, чтобы сделать отделения по всей стране.

Вы уже дважды в этом году встречались с руководителем региона Вячеславом Гладковым. О чем шла речь на этих встречах?

 Мы приготовили проект по профилактике негативных проявлений среди молодежи от 14 до 22. Проектом заинтересовались, сейчас мы его дорабатываем с заместителем губернатора, со специалистами, и мы надеемся, что сможем охватить всех молодых людей в области, склонных к подобным проявлениям. Наш проект направлен на то, что мы сможем видеть этих детей, выявлять и сопровождать в дальнейшем, и плюс, опять же, мы будем проводить в рамках этого проекта интересные общегородские мероприятия, куда будем привлекать этих молодых людей. Надеемся, что сейчас мы в одной школе опробуем этот проект, если он успешно будет реализован, то будем запускать во всей области.

А в школах вы будете проводить встречи или мероприятия?

 По проекту мы будем работать с лидерами мнений, лидерами школьного самоуправления. Когда нас приглашают, мы выступаем перед старшеклассниками, перед студентами, на общегородских и на общешкольных родительских собраниях, где рассказываем родителям, что делать, куда обращаться. Потому что очень часто родители не знают, что делать, не видят, что с их ребенком что‑то не то происходит. Очень мало родителей, у которых доверительные отношения с детьми, потому что родитель думает, что он же кормит, одевает, работает, а все остальное — не его дело. И очень многие взрослые боятся с детьми говорить на серьезные темы. Доверительных отношений мы наблюдаем очень мало.

Если ребенок действительно попал в такую сложную ситуацию и с родителями говорить боится, куда ему идти?

Такой центр есть для несовершеннолетних, работает при департаменте образования, там есть профессиональные специалисты. Туда могут прийти как дети, так и родители, и еще есть у нас детский телефон доверия.

Можете рассказать, кто такие «мы», кто ваша команда, кто активисты?

У нас активисты от пятнадцати до тридцати девяти лет, это школьники, студенты, работающая молодежь, абсолютно разных и религиозных убеждений, и убеждений по жизни, но тем не менее всех объединяет одна цель — решение социальных проблем.

И все эти 90 человек работают за идею? Вы упоминали, что финансирования нет и, как я понимаю, нет зарплат никаких.

Да, финансирования у нас нет. У нас есть спонсоры, партнеры, которые помогают нам. Допустим, когда поездка у нас важная в Москву, нам помогают, транспорт предоставляют, автобус, либо финансируют эту поездку. Нам помогают управление молодежной политики, департамент экономического развития области. Это помощь с оплатой связи, офиса и поездок, а все остальное здесь безвозмездно — это волонтеры, это активисты, которые действительно работают за идею.

А если обращается подросток, молодой человек, ну даже, может быть, взрослый, и требуется юридическая помощь, вы ее оказываете или куда‑то перенаправляете?

Профессиональные юристы нужны были только нам, когда мы судились со Свидетелями Иеговы, когда на меня подавали в суды, писали жалобы, а так обычно наши ребята справляются.

 А вы так активно боролись только со Свидетелями Иеговы или со всеми остальными сектами? 

Мы не выступаем против того, что у человека другая вера, мы боремся с теми, кто либо реально нарушает закон, либо действительно наносит вред человеку, то есть если это деструктивные секты.

Как для вас прошел минувший год? Знаю, что во время локдауна вы провели ряд прекрасных акций, связанных с доставкой продуктов пожилым людям и в то же время занимались и другой деятельностью.

В прошлом году мы подписали соглашение с проектом «Сдай педофила», после этого очень активно этой темой занялись. Коронавирус у нас остановил все наши направления, с конца марта по сентябрь у нас работали проекты по коронавирусу, их было 12. И работал проект, который мы не останавливали, — по суицидам, все остальное — это потребительский рынок, гражданские кампании, социальные видеоролики и прочее-прочее, мы их остановили и занимались только темой помощи пожилым людям.

У вас много регалий и статусов: помощник, председатель и советник, какой для вас самый важный?

Председатель «Скорой Молодежной Помощи» — это то, что я всегда ставлю в первую очередь, на втором месте — Общественный совет при уполномоченном при Президенте России по правам ребенка, и сейчас также меня планируют включить в совет при следственном комитете России. В прошлом году меня медалью наградил лично Александр Бастрыкин, и сейчас они хотят тоже включить в свой волонтерский совет, который будет создаваться.

Беседовала Ольга Арчибасова